Обитель любви - Страница 104

104

Весь в цветах, словно движущаяся оранжерея, локомотив наконец остановился на перроне. Машинист приподнял в знак приветствия фуражку, и собравшиеся аплодисментами приветствовали первый паровоз, успешно работавший на нефти.

Бад посадил Тессу себе на плечи, чтобы ей было видно. Она ухватилась ручками за его голову, а пухленькие, в черных чулочках, ножки свободно болтались у него на груди. Вокруг Бада собрались его друзья и принялись наперебой поздравлять. Подошла и сестра Ленц, которая боялась, что ребенок может потерять равновесие.

— Я хочу быть с тобой, пап, — шепнула Тесса Баду на ухо. У нее был очень тихий и слишком низкий для ее возраста голосок. Бад опустил ее и прижал к груди.

— Я тоже хочу быть с тобой, Тесса. Пойдем поздороваемся с машинистом.

Ребенок испуганно посмотрел в сторону все еще дымившего железного бегемота.

— Не... — прошептала она.

— Ты разве не хочешь пойти со мной?

Она прижалась к нему.

— Хочу, — уже громче ответила она.

Прижав малышку к груди, Бад легко взобрался в кабину. Машинист показал девочке рычаги управления. Бад положил ее ручки на один из них и сверху накрыл своей рукой.

— Я веду поезд, — с гордостью в голосе сказала Тесса.

— Разумеется! — ответил Бад.

Глядя на Бада, показывающего дочери кабину огромного локомотива, его друзья и родня, пившие шампанское, улыбались и махали руками. Лицо же Коллиса П. Хантингтона застыло как лед. Он не улыбался. Баду надо было сначала поделиться своей радостью с почетным гостем. Он поступил неблагоразумно. Амелия знала о сделке, заключенной между Бадом и Хантингтоном. Почувствовав неудовольствие старика, она сказала:

— Видите, как мой муж ее любит?

Оглянувшись на молодую женщину, которую он помнил еще очаровательной девчушкой, Хантингтон спросил:

— Вы имеете в виду ребенка?

— У Тессы была дифтерия, — объяснила Амелия. — А потом, как ее следствие, возвратный тиф.

— Это очень печально.

— Ужасно! Мы боялись, что малышка не выживет. Когда она задыхалась, он вскрыл ей трахею и тем самым спас ей жизнь. Не всякий отец наберется мужества, чтобы самостоятельно сделать эту операцию.

— Далеко не всякий!

— Но, боюсь, самые неприятные последствия болезни скрыты от глаз. Раньше наша дочка была очень открытой и бесстрашной. А теперь она застенчива. Бад взял ее в кабину, чтобы она убедилась в том, что там нет ничего страшного. Мы хотим, чтобы она поскорее забыла о том ужасе, который испытала во время болезни.

— Ваш отец, несомненно, сделал бы для вас то же самое, — сказал Хантингтон. Он тепло улыбнулся. Полковник Дин мог бы быть лучшим другом его молодости. Письма Дина могли бы так никогда и не появиться на процессе.

Амелию поразили его слова, но она решила, что просто могущество и власть наделяют человека, кроме прочего, способностью забывать старые обиды.

— Пойдемте, Амелия. Посмотрим, удачно ли ваш сильный и решительный мистер Ван Влит женил свою нефть на моей железной дороге. — И взяв ее за руку, он подвел ее к локомотиву, которым продолжала «управлять» Тесса.

Книга третья

Впоследствии поговаривали, что киношники переселились в Лос-Анджелес, якобы спасаясь от «Эдисон-треста». Но это не так. Киностудии «Байограф», «Селиг», «Калем» и «Эссеней», входившие в трест, тоже переехали. Просто мы перебрались поближе к солнцу. В те времена у нас не было освещения для съемок в интерьере. А в Лос-Анджелесе солнце сияет все четыреста дней в году!

Автобиография Джакопо Римини

Кинематограф. 1917 год

Паловерде стало Гринвудом.

На плато, где таинственные предки Бада Ван Влита возносили хвалу богам за землю, полную изобилия, на месте прежней гасиенды стоял теперь один из лучших домов во всей Южной Калифорнии. Его архитектура свидетельствовала, что Бад — несмотря на его подшучивания над предками, которых он называл горе-пастухами, — в душе остался Гарсия. Гринвуд, первый образчик «миссионерского» стиля, выглядел роскошнее Паловерде. Красной черепичной кровле было сто лет. Черепицу привезли из Тампико, что в Мексике. Грубо оштукатуренные, ослепительной белизны внешние стены напоминали прежние, глинобитные. В отличие от Паловерде окна нового дома смотрели наружу. Веранды второго этажа располагались на разных уровнях, с них открывался вид на разбитый внизу сад, плавательный бассейн и теннисные корты среди темных таинственных кипарисов, платанов и буков, в которых гнездились крапивники.

Подобно Паловерде Лос-Анджелес преобразился.

Теперь в его черте проживало более 450 тысяч человек. Городской порт постоянно расширялся. Сюда заходило множество кораблей, в том числе и танкеры «Паловерде ойл», которые через недавно открытый Панамский канал везли грузы в охваченную войной Европу. В Лос-Анджелесе умели развлекаться: здесь было четырнадцать музыкальных клубов, восемь немецких певческих кружков — правда, их вскоре прикрыли — и больше сотни залов, где крутили супермодную новинку — синема. Трамвайная компания «Ред карз», принадлежавшая Генри Хантингтону, была лучшей транспортной сетью в мире на электрической тяге. Бокастые вагоны тащились через сладко пахнущие цитрусовые рощи и обширные бобовые поля, связывая пригороды с монументальными кварталами делового центра. Растущий город неудержимо ширился. Каждому жителю Южной Калифорнии хотелось иметь собственный дом с садом, где он сможет сажать герань и где будут резвиться его дети. Буйно разросшаяся темно-красная бугенвиллея, оплетавшая своими побегами стены домов, украшала даже самую убогую хижину.

104