В библиотеке то и дело раздавался ее тонкий голосок южанки. Она ела наспех, плохо спала. Они с Кингдоном давно уже спали и жили отдельно. Теперь же она ясно давала ему понять, что не желает, чтобы он к ней приближался. Она объяснила ему, что секс иссушает и что она намерена пока что исповедовать воздержание.
Порой он жалел, порой стеснялся ее. И старался не сравнивать жену с Тессой.
Когда начались съемки очередной картины, Кингдон стал пить больше обычного. Он играл посредственного актера, который помогал людям справиться с их бедами, поднимая их в воздух на своем аэроплане. Эта роль действовала на и без того расшатанные нервы Кингдона. Он запил сильнее. Иногда по утрам, когда с ним работал гример, он смотрел на свое отражение в зеркале и с трудом узнавал в нем себя.
Съемки закончились в начале декабря. В первое свободное от съемок утро, проснувшись, он остался в постели. Читал газету, курил, рядом на столике стояла бутылка. Через некоторое время он услышал в коридоре звук каблучков Лайи.
Она постучала в дверь.
— Заходи, — отозвался Кингдон.
Она убрала газеты и бутылку, заставила его подняться с постели и застелила ее.
— Прекращай пить! — сказала она.
— Почему?
— Я серьезно! Нельзя так накачиваться.
— Почему?
— О, Кингдон, ты и сам отлично знаешь почему.
— Не знаю.
— Потому что это уже становится заметным при съемке крупным планом.
Он рассмеялся.
— Я говорю для твоего же блага.
Он снова рассмеялся.
— Самое смешное, — сказал он, — что ты всерьез полагаешь, что крупные планы мне удаются.
— Именно! Все критики говорят об этом. — Она помолчала. — Что ты собираешься сегодня делать?
— Опробую новый самолет. Хочешь слетать со мной?
— Ты же знаешь, что меня ждет мистер Хорти, — сказала она. — Только перед вылетом выпей хотя бы чашку кофе, хорошо?
Каблучки ее туфель застучали на лестнице, ведущей на первый этаж. Он вновь лег и закурил. Не вынимая сигареты изо рта, дотянулся до телефона и поставил аппарат себе на грудь.
На другом конце провода ответил англичанин-дворецкий. «Ван Влиты верны своим слугам. Вот высокий класс! — подумал он. — Не то что Вэнсы, которые меняют их каждый месяц».
— Мисс Ван Влит, пожалуйста, — попросил он.
— Кто ее спрашивает, сэр?
Кингдон сначала хотел уйти от прямого ответа, но у него вырвалось:
— Кингдон Вэнс.
Через минуту сняли трубку другого аппарата.
— Кингдон, ты? — сказала она тихим низким голосом.
— Я. Через час буду на «Зефир-Филд».
— Нет, — ответила она.
— Это к западу от Ла Бреа Тар Питс.
— Пойми, Кингдон, я... Я не хочу встречаться с тобой.
Он не предполагал, что она откажется. Заранее представлял себе десятки ее возможных ответов, но отказ... Вот что делает с человеком разыгравшееся воображение. Он закрыл глаза и повесил трубку, вдавив ее в аппарат. «Так, — подумал он. — Я не хотел ей звонить. Я не звонил». Он поставил телефон на столик и направился в большую, выложенную черным мрамором ванную, чтобы принять душ. Такие ванные предназначались специально для кинозвезд. Он ее ненавидел.
Местечко Ла Бреа Тар Питс называлось так из-за нефтяных пятен на поверхности земли.
В широкой долине реки Лос-Анджелес на полпути до моря чернели лужи пахучей и вязкой жидкости, в которых миллионы лет назад увязли огромные мамонты, саблезубые тигры, кондоры, гигантские ленивцы, страшные первобытные волки и другие представители древней фауны. Их окаменевшие останки становились драгоценными трофеями для ученых. В лужах был битум, горная смола. В последние годы здесь вознеслось в небо множество нефтяных вышек. У южной оконечности Ла Бреа Тар Питс, где немощеный бульвар Уилшир пересекал грунтовую Ферфекс-авеню, находились три летных поля. Одно принадлежало кинорежиссеру Сесилю Де Милле, другое — Сиднею Чаплину, брату комика Чарли Чаплина. На третьем поле стоял каркасный ангар, на котором было крупно выведено:
...ЗЕФИР-ФИЛД
ВЛАДЕЛЕЦ — ТЕКС ЭРДЖИЛ
Тесса ждала у ангара. Она сняла фетровую шляпку, и ветер трепал ее короткие черные, с блестящим отливом волосы.
Кингдон поставил свою машину рядом с ее новой «пирс-арроу».
— Почему ты отказалась? — спросил он.
Она неловко развела руками.
— Ну... ты ведь знаешь...
— Я знаю?! Ты меня удивляешь, черт возьми!
— Ты муж Лайи!
— Тогда почему ты приехала? Ведь за этот час я не перестал быть ее мужем, — ответил он.
— Я решила не видеться с тобой.
— Вот это забавно! Я принял такое же решение. — Он выплюнул сигарету и придавил ее каблуком. — Думаешь, со стороны подобный разговор выглядит нормально?
— Нет, — сказала она. — Но нас никто не подслушивает.
Он улыбнулся.
— Пойдем.
Кингдон предусмотрительно не стал брать ее под руку, хотя на поле были сплошные кочки. Перед ангаром стоял новенький «Кертис Ориол». Механик прогревал двигатель. Кингдон с удовольствием и вместе с тем придирчиво осмотрел самолет.
— Это твой аэроплан? — спросила Тесса, перекрывая шум мотора.
— Очнись! Сейчас другие времена, — ответил Кингдон. — Консервативные в языке англичане по-прежнему называют их аэропланами, но мы, неразборчивые американцы, давно уже говорим просто: самолеты. Запомни это слово. Самолет! Я только что получил эту бабочку. Мне сделали ее на заказ. — Он махнул рукой. — Видишь? Фюзеляж обшит фанерой. Он более гладкий, чем у моего «Кэнака» или у старушки «Дженни». Ну как, впечатляет? Согласись, иметь три самолета — совсем неплохо для человека, который не так давно был рад печенью из твоей корзинки? Хочешь прокатиться?