Обитель любви - Страница 141

141

Тесса, читавшая какую-то книгу, подняла голову.

— Я никогда еще не была так счастлива, — призналась она.

— Я тоже. Но если это мы почитаем за счастье, — он сделал ударение на слове «это», — значит, в прошлом мы оба были несчастны.

Сняв очки, Тесса задумчиво постукивала ими по книге.

— В детстве я мало общалась со сверстниками, — сказала она. — А когда мы играли вместе, то мои игры и фантазии казались им глупыми и нелепыми. С незнакомыми людьми я всегда робела и чувствовала себя не в своей тарелке. Но родители любили меня и принимали такой, какая я есть. — Она подалась к нему. — Знаешь, Кингдон, во время работы в сиротском приюте мне открылась одна любопытная вещь. Во время эпидемии испанки не всегда выживали самые крепкие и упитанные дети. Часто как раз такие малыши умирали, а гораздо более слабые, переболев, выздоравливали. Спустя время я поняла, что всех выживших объединяло одно: когда у этих детей были живы родители, они беззаветно их любили. Родители погибли, но их любовь осталась. Во время эпидемии эта любовь воздействовала как прививка. Именно она сохраняла детям жизнь. Ребенком я заболела дифтерией. Пришлось делать трахеотомию, но я выжила. Выздоровление после такой операции — вещь необычная, но я выкарабкалась. У меня было счастливое детство. И все потому, что родители любили меня.

— Значит, у тебя передо мной преимущество, — сказал он. — Отца я дома вообще редко видел, а мать есть мать. Она придумала стройную теорию о добре и зле. И я был для нее сущим наказанием! Старший сын — демон, которого необходимо постоянно осенять животворящим крестом, не то он все осквернит и испоганит.

Тесса подошла к дивану и села рядом с Кингдоном. Он прижался лицом к ее груди.

— Тебе страшно? Ты боишься меня? — негромко спросил он.

Она приникла щекой к его черным волосам.

— Ты способен причинить вред только самому себе.

На дом опустилась ночь, на ячменных полях трещали цикады, на северных холмах завыл койот, по рельсам Южно-Тихоокеанской железной дороги, свистя, простучал товарняк...

5

Спустя месяц он уже позволял себе одну ночь в неделю проводить у Тессы. Лайя давно привыкла к его отлучкам и не приставала с расспросами. Он отвечал ей тем же.

Она по-прежнему брала уроки у Падрейка Хорти. Вдобавок наняла хореографа-белоруса, который, по слухам, в свое время учил танцам покойных дочерей последнего русского царя.

Однажды они поехали на премьеру фильма в кинотеатр «Миллион долларов».

— Ну что, уже начались съемки балетных сцен для твоего фильма? — спросил Кингдон.

— Как сказать, дорогой, — ответила она загадочным тоном.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Кингдон.

Сделанная на заказ «ланчия» с аэропланом на радиаторе мягко затормозила. Когда они остановились, в бесцветных глазах Лайи отразились огни кинотеатра.

— Может, мне стоит с кем-нибудь переговорить? — добавил он.

— Дурачок, — ответила она. — Ничем ты мне не поможешь. И говорить тоже ни с кем не нужно.

Она накинула на худые плечи соболью накидку в ожидании, когда шофер откроет перед ней дверцу. Толпа снаружи взревела.

— Капитан Кингдон! Кингдон Вэнс! Кингдон Вэнс! Небесная парочка! Лайя и Кингдон!

Лайя позволила ему взять себя под руку. Свободной рукой Кингдон приветствовал поклонников. До сих пор Лайя еще ни разу не отказывалась от его помощи. Он не знал, что этот ее отказ не даст ему покоя.

Надо было раньше догадаться, что тут что-то не так.

6

В апреле «Римини продакшнз» приступила к съемкам фильма об американском летчике, который сражается против Панчо Вильи. Съемочная группа и актеры выехали на съемки в Мексику. Кингдон страшно скучал по Тессе.

На пятый день съемок он глянул в зеркало и не узнал себя: худое, костлявое лицо с темными впадинами на месте глаз. Он вдруг осознал, что снимается уже несколько месяцев подряд, подразумевая под этим, что ни разу не напивался с того декабрьского утра, когда встретился с Тессой на летном поле «Зефир-Филд» и угнал один из самолетов компании.

К дому Тессы он подъехал около часу дня. Распахнув парадную дверь, крикнул:

— Тесса!

Никакого ответа. Убравшись утром в доме, Лупа ушла к себе. Глухая служанка не реагировала на телефонные звонки и стук в дверь. Кингдон прошелся по пустым холодным комнатам. Наверно, Тесса завтракает у матери. Он редко входил в ее кабинет, но в отсутствие Тессы именно там можно было мысленно приблизиться к ней. Он спустился по четырем узким ступенькам, ведущим в кабинет, и присел на кожаный диван. На подлокотнике лежала стопка бумаги. Он посмотрел на верхний листок: страница 324. Она ни разу не показывала ему свой роман. Чувствуя себя шпионом, он читал: «Семерых малышей из своей группы, которые видели в жизни так мало ласки, Анна любила больше других. Например, проказливую бывшую беспризорницу с тусклыми темными волосами и кокетливым прозвищем Мими. Мими было всего четыре года, но с ее губ частенько срывались такие ругательства, которые Анна в свои двадцать пять слышала впервые. Эти семеро спали в широком коридоре. Только полотняная больничная ширма отделяла Анну от ее подопечных, что, в сущности, лишало ее личной жизни. Но Анна не жаловалась. Почти каждую ночь она внезапно просыпалась и видела перед собой Мими, которая молча стояла у ее постели. Анна вставала, меняла малышке мокрое белье, а потом — хотя это строжайше воспрещалось правилами приюта — брала ребенка к себе в постель. Вскоре девчушка, согретая теплом Анны, переставала дрожать своим худеньким тельцем и засыпала. В такие минуты Анна находилась на вершине блаженства. Она думала о Руперте и представляла себе, что Мими — их с Рупертом ребенок. «Ты наша дочка, — думала Анна. — И я люблю тебя, потому что...»

141