На другой день Три-Вэ спозаранку уехал в свой офис, который размещался в особняке на Сигнал-хилл. Прикрыв стеклянные двери на веранду, чтобы приглушить шум бурильных установок, Три-Вэ собрался позвонить в Рокфеллеровский институт. Этот звонок был настоящим событием. В те времена из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк звонили очень редко. Даже именитые люди, такие, как Римини и Бад, обычно посылали телеграммы. Дело было не в деньгах. Просто еще не привыкли к тому, что разговор по проводу с человеком, находящимся на противоположном краю материка, никакое не чудо, а самая обычная вещь.
Раньше в этой комнате был кабинет хозяина. Три-Вэ уселся за бывший письменный стол, расшнуровал свои рабочие башмаки, взял попавшийся под руку использованный конверт и написал на нем для себя: ПРИВЕЗТИ ЛАНДШТЕЙНЕРА.
Он обещал это Амелии в минуту высочайшего эмоционального напряжения. Теперь он должен был выполнить свое обещание.
Пододвинув к себе телефонный аппарат, он снял трубку. Ответившую ему барышню он попросил соединить себя с более далекой барышней. Та связала его с телефонной станцией. Телефонистка со станции соединила его с главной линией. В трубке слышались какие-то звонки, и вдруг раздался далекий голос. Нью-Йорк! Телефонистка главного коммутатора в Нью-Йорке соединила его с линией в Манхэттене, а оттуда его переключили на Рокфеллеровский институт. Эта длинная череда звонков, смена разных голосов знаменовала поступь прогресса, и за четверть часа, которая потребовалась Три-Вэ, чтобы связаться по телефону с доктором Ландштейнером, он успел от неуверенности перейти к состоянию настоящей экзальтации!
Голос Карла Ландштейнера звучал издалека, говорил он с австрийским акцентом. К Три-Вэ вернулись все его тревоги. Откашлявшись, он назвал себя и не очень уверенно сообщил о том, что один его «друг» интересуется работами доктора в области серологии, в частности, его гипотезой об установлении отцовства.
— Но она еще не одобрена медиками, — немного раздраженно ответил доктор Ландштейнер.
— Я прочитал опубликованную вами статью, — сказал Три-Вэ, утирая платком вдруг вспотевший лоб. — Не могли бы вы рассказать о своей теории поподробнее?
Доктор Ландштейнер пустился в пространные объяснения, при этом голос его заметно потеплел.
— Этой гипотезой я целиком обязан Менделю. Да-с, Менделю! Вы знакомы с его работами, сэр? Суть в следующем: группа крови, которая отсутствует у родителей, не может быть у их ребенка.
— Это мне понятно, — сказал Три-Вэ, шевеля пальцами в расшнурованных башмаках.
— Таким образом, если у ребенка обнаружена группа крови, которая не совпадает с группой крови родителей, остается признать, что предполагаемый отец ребенка на самом деле не является таковым. Если, к примеру, у обоих родителей первая группа крови, они не могут произвести на свет ребенка со второй группой крови. Или, если у матери вторая группа крови, а у ребенка первая, у отца не может быть ни третьей, ни четвертой группы крови. Собственно говоря, в положительном смысле установить отцовство не представляется возможным. Речь идет скорее об исключении отцовства. То есть, вы можете твердо определить, что, мол, такой-то господин точно НЕ является отцом ребенка. Так чем я могу помочь вашему другу, мистер Ван Влит?
Три-Вэ еще раз посмотрел на написанное на конверте: ПРИВЕЗТИ ЛАНДШТЕЙНЕРА. Он спросил себя: «А зачем?» Будучи твердо убежден в том, что является настоящим отцом Тессы, он боялся, что, если результаты анализа подтвердятся, это приведет к трагедии. На мгновение ему вспомнилось, как Амелия взяла его под руку.
— А если предполагаемые отцы — родные братья? Отразится ли это обстоятельство на результатах анализа?
— В какой-то степени, — ответил доктор Ландштейнер. — Но я повторяю, а вы передайте своему другу, что генетическая серология официально еще не признана.
— Но вы в нее верите?
— Моя вера опирается на сотни проведенных опытов.
Три-Вэ вновь откашлялся. Ему захотелось извиниться и положить трубку. Но он снова подумал Об Амелии, вспомнил ее гордое лицо, затравленное выражение темных глаз... Поэтому он сказал в трубку:
— Мой друг хочет быть абсолютно уверен, что он отец ребенка.
— Опыт довольно сложный. Лишь немногие умеют оценить полученные результаты.
— Он богат. Я... он готов щедро заплатить вам, если вы согласитесь приехать сюда, в Лос-Анджелес.
— В Лос-Анджелес?! — Голос доктора уже звучал холодно, и в нем слышалась только досада. — У меня здесь так много работы. Я определяю различия по антигенам между особями. Это очень важно.
— Деньги моего друга могут пригодиться вам для продолжения работ, — ответил Три-Вэ с тайной надеждой, что доктор откажется...
После молчания в трубке, прерываемого задумчивым хмыканьем, доктор Ландштейнер вновь подал голос:
— Мой ассистент, возможно, сумеет выкроить время для такой поездки. В апреле.
— Сейчас начало января. Нельзя ли пораньше?
— В таком случае в конце марта.
— Отлично, — сказал Три-Вэ, соглашаясь с компромиссом, который предложил человек, находившийся в ту минуту за три тысячи миль от Лос-Анджелеса.
Три-Вэ закончил разговор и повесил трубку. Смяв конверт, он швырнул его в корзинку для бумаг. Оперся локтями о стол и сжал руками вдруг заболевшую голову. «Бад, — думал он. — На моем месте Бад добился бы своего. Он из кожи бы вылез, но заставил бы этого доктора сесть на ближайший поезд, отбывающий в Калифорнию».
— «Римини продакшнз», — читала вслух Тесса, — объявляет о том, что Кингдон Вэнс будет сниматься в фильме «Храбрец». Это сага о героях, сражающихся в небе над Западным фронтом. Капитан Вэнс...