За ветеранами двигалась колонна машин, которая удостоилась самого восторженного приема публики, ибо в них ехали знаменитости: Теда Бара, Вилма Банки, Мэри Пикфорд, плакавшая на плече Дугласа Фэрбенкса, Рудольф Валентино, который, как считали, отныне вместо Кингдона будет играть задумчиво-печальных любовников, Элинор Глин, популярная романистка, написавшая для Кингдона два сценария. Ричард Бартельмесс, Мэйбл Норманд на своей «испано-суизе», Уилл Роджерс и сестры Гиш.
За экзотическими автомобилями кинозвезд следовали простенькие черные, с желто-медными носами «модели Т». «Римини продакшнз», как и управление «Паловерде ойл», располагавшееся на Спринг-стрит, объявила этот день нерабочим. Работники студии, провожавшие Кингдона в последний путь, были исполнены скорби. С ним не всегда было легко работать, но он был хорошим человеком, который никогда не обвинял, если у него бывали неудачи, не перекладывал вину с больной головы на здоровую, что среди остальных голливудских звезд было весьма распространено. На похоронах также присутствовали рабочие «Паловерде ойл» и нефтяники из бригады Три-Вэ, ибо и они чувствовали, пусть далекую, связь с героем.
Когда артиллерийский лафет подъехал к кладбищу, над ним пронеслась в воздухе эскадрилья самолетов, с которых посыпались розы. За штурвалами сидели Глен Мартин, Джек Нортроп, Аллан Локхид, Дональд Дуглас, Сесиль Б. Де Милле и капитан Эдди Рикенбейкер.
Похоронить Кингдона предполагалось без особого шума, но разве можно было удержать репортеров и публику, которые рвались на голливудское Мемориальное кладбище?.. Стоявшая у железных ворот молодая женщина бросилась было к лафету, но путь ей преградил какой-то авиамеханик, успевший уберечь ее от лошадиных копыт. Полиция, приглашенная Римини, оттесняла народ от дорожки, которая вела к Площадке Апостолов. Среди людей, столпившихся вокруг памятников из мрамора и оникса, были не только поклонники и зеваки. Тут собрались рядовые рабочие со студии и авиамеханики, у которых не было машин, и поэтому им не удалось присоединиться к погребальной процессии. Но эти люди любили Кингдона и приехали на трамваях на кладбище, чтобы проститься с ним.
Владелец похоронного бюро помог Юте выйти из лимузина. Толпа почтительно смотрела на тучную скорбящую женщину в трауре, начиная от шляпки с вуалью и заканчивая чулками, обтягивавшими толстые отекшие лодыжки. Люди подались назад и расступились, давая возможность ей и Три-Вэ, а также обступившим их с боков младшим сыновьям с женами, пройти к вырытой могиле.
Хосе, главный шофер Гринвуда, помог Тессе выйти из «Даймлера». Толпа негодующе заволновалась. Репортеры напирали на стоящих впереди. Фотографы кричали:
— Посмотрите сюда, миссис Вэнс!
И Тесса обращала к ним свое заплаканное, ничего не понимающее лицо.
Джакопо Римини продирался к ней сквозь строй журналистов. Расталкивая их локтями, он вновь превратился в Джейка Ринзберга; в ту минуту ему было наплевать на все старания, которые он прикладывал, чтобы создать у прессы свой имидж. Он добрался до Тессы, обнял ее за плечи и очень громко сказал:
— Не обращайте внимания на этих сукиных детей, Тесса.
В ее глазах было только горе и недоумение. Она посмотрела на него так, точно он произнес эти слова на каком-то незнакомом языке. Потом она повернулась туда, где стояла семья Кингдона. Быть рядом с ними ей казалось совершенно естественным. И дело не в том, что она жена Кингдона. Эти люди к тому же были ее родственниками: тетя, дядя, двоюродные братья...
Юта приподняла вуаль. Ее покрасневшее от слез лицо сморщилось какими-то странными концентрическими кругами вокруг открытого рта и походило на огромную круглую маску в древнегреческой трагедии, в каких изображалось божество, изрыгающее проклятия. При виде этого лица Тесса отшатнулась и остановилась в стороне. Другие родственники после секундного колебания встали напротив Юты и Три-Вэ. Это разделение семьи на похоронах позже широко освещалось в прессе.
Епископ Кантвелл ждал у края могилы.
— Миссис Вэнс! — крикнул какой-то фотограф, приближаясь к Тессе. Сверкнула вспышка.
— Я убью тебя! — рыкнул Римини на этого человека.
Какая-то женщина крикнула:
— Разлучница!
А другая даже толкнула Тессу.
Три-Вэ весь напрягся, приготовившись подойти к Тессе. Юта, все еще с приподнятой вуалью, угадала желание мужа и устремила на него гневный взгляд. Все время — два дня и три ночи, прошедшие с момента гибели Кингдона, — она слезно молилась вместе с отцом Макаду. Она просила Господа быть снисходительным к грешнику, который умер без исповеди. Горе в ее глазах было настоящим. Она потеряла сына, который был для нее гордостью и наказанием. Уже второго своего ребенка она предавала земле. Юта была вне себя. Именно в таком состоянии случались ее знаменитые вспышки гнева. «Она способна на все, — подумал Три-Вэ. — Может повторить сцену, которую устроила в тот вечер».
Он не осмелился отойти от нее.
Епископ Кантвелл начал говорить. Латынь его речи уносилась ветром, и ее почти никто не слышал. Тесса трепетала всем телом, слезы градом катились у нее по лицу. Фотографы, не обращая внимания на сердитые взгляды Римини и игнорируя похоронный ритуал, нацелили на нее объективы своих фотокамер. Зрители без стыда пялились на нее и перешептывались.
«Как жестоко, — думал Три-Вэ, — что именно ей, такой застенчивой и робкой с незнакомыми людьми, приходится сейчас быть в центре всеобщего внимания на этом варварском представлении». Он знал, что, скорбя, она не забывает и о почувствовавшем себя плохо отце. Он открыто смотрел на нее, желая, чтобы ей передалось его сочувствие.