Обитель любви - Страница 59

Она знала, что должна быть строгой с Чарли Кингдоном. «Я не должна его баловать, — думала она. — Ради его же блага». Этот ребенок, зачатый, по ее мнению, в греховной горячке, сладострастен от рождения. И, решив не баловать его, она имела в виду то, что не будет приучать его к физической ласке.

Ребенок постепенно успокаивался и только жалобно и тихонько всхлипывал. Юта положила его обратно в колыбель и укрыла мягким расшитым одеяльцем. После этого она вышла из спальни, притворив за собой дверь.

Мария оставила сохнуть посуду после обеда. Три-Вэ снова ушел копать свой колодец. Напевая что-то себе под нос, Юта принялась за уборку кухни. Ей нравилось быть здесь хозяйкой.

Через несколько минут Чарли Кингдон окончательно затих.

Вообще он был очень живым ребенком и плохо засыпал. Ночью Три-Вэ проснулся от какого-то шевеления в кроватке, стоявшей в ногах их постели. Не желая тревожить Юту, он поднялся, взял сына на руки и на цыпочках прошел по коридору в гостиную. Комната была обставлена мебелью из Паловерде, которую им подарила донья Эсперанца. Это была старинная удобная мебель, которую Юта все хотела переставить по-другому. Три-Вэ сел в кресло, сиденье которого было сплетено из туго натянутых ремней. Малыш лежал у него на коленях. Он решил сменить ему пеленку и, памятуя слова Марии, не стал туго заворачивать. Потом прижал Чарли к своей крепкой груди. Ребенок ухватил его за бороду. Три-Вэ улыбнулся. Он сидел неподвижно до тех пор, пока малыш не заснул.

9

После нескольких месяцев, проведенных за бухгалтерскими книгами, поначалу каждый взмах киркой отдавался болью во всем его теле. Даже после шести недель непрерывной работы Три-Вэ все еще чувствовал слабость между лопатками.

Он снял рубашку и остался только в нижней, которая прилипла к телу от пота. Пот заливал и глаза. Нижнюю часть его лица, рот и нос, защищал от пыли платок. Он спустился уже на шестнадцать футов вниз. Здесь пары brea действовали уже одуряюще. Это была самая черная, рабская работа. Однако Три-Вэ, раньше не особенно любивший физический труд, испытывал какое-то странное удовольствие. Неудивительно, что Юту пугал его интеллект. Три-Вэ и сам не ждал, что его склонность к созерцательному покою будет навсегда побеждена деятельной, созидательной работой мозга.

Поставив кирку у стены колодца, он собрал пропитанную черной смолой землю в два больших ведра. Стенки шахты в четыре фута шириной и шесть футов длиной были сложены из бревен, и эта кладка также служила его лестницей. Поднимая тяжелое ведро, он крякнул от напряжения, рука задрожала. «Надо подкрепиться», — подумал он машинально. Нефтяные пары притупляли чувство голода, и он вынужден был сам себе напоминать о том, что пора принимать пищу. С ведром в руке он стал подниматься наверх. Остановившись, ухватился за ведро обеими руками, поднатужился и попытался перебросить его через край колодца.

Загорелые чистые руки крепко ухватились за грязные руки Три-Вэ. Ведро мгновенно стало невесомым, и, подняв голову, Три-Вэ встретился взглядом с голубыми глазами Бада.

Мысли у него сразу смешались. Бад? Но ведь сегодня только 1 мая! Они должны были приехать не раньше чем через две недели! Три-Вэ должен был найти нефть до их возвращения! Волосы у Бада на макушке, пожалуй, поредели. А этот костюм, конечно, сшит в Лондоне. В последний раз Три-Вэ видел брата в Паловерде, когда тот, обнаженный, сидел на одеялах и чистил апельсин.

— Отпускай, — сказал Бад.

Три-Вэ отпустил ведро. Сухожилия на руках Бада напряглись, словно проволока. Легким движением он вытянул ведро. Три-Вэ выбрался из колодца на землю.

Не обращая внимания на то, что рабочий костюм Три-Вэ был весь в смоле, Бад обнял брата. Это мужское объятие вышло несколько неуклюжим, но увлажнившиеся глаза Бада горели искренней любовью. Три-Вэ тут же забыл о своем соперничестве, забыл свою ревность, забыл про планы встретить старшего брата открытием залежей нефти. «Семь лет, — пронеслось в голове у Три-Вэ. — Семь лет!» Он тоже обнял Бада за плечи. В это мгновение встречи любовь Три-Вэ была чистой и ничем не замутненной.

— Я ждал тебя через две недели, — сказал Три-Вэ, когда они наконец разомкнули объятия.

— Мы заказали билеты на пароход, который отходил раньше. Не терпелось взглянуть на Чарли Кингдона. Хорошего мальчишку заимел!

— Хорошего, правда?

— Точно!

— Когда вы приехали?

— Утренним поездом. Со станции прямо к тебе.

— Значит, Амелия... — медленно проговорил Три-Вэ, чуть омрачившись, — сейчас с Ютой?

— И с твоим сыном. Пожалуй, уже пора обедать. Старина Чарли Кингдон заорал, и женщины уединились с ним, а я подался к тебе.

Бад перешагнул через горку черной от смолы земли и спустился в колодец. Оттуда донесся его голос:

— Ты настоящий крот, Три-Вэ! — Он поднялся наверх со вторым ведром. — Держи, — сказал он и добавил: — А тебе, случаем, не приходилось слышать о такой новой штуке, как бур?

Ироничный тон Бада тут же перенес Три-Вэ в детство. Он словно похолодел, хоть и пожалел об этом.

— До нефти осталось копать совсем немного, — сказал он.

Бад присел на сложенные одна на другую доски и раскрыл кузовок с едой, принесенный Три-Вэ на работу.

— Что там у нас, ну-ка?

— Только хлеб и сыр.

— Я люблю хлеб с сыром. Меняю на выпивку. — Бад достал из кармана серебристую фляжку и отвинтил крышку. — Скотч, — сказал он. — За Чарли Кингдона Ван Влита! — Бад сделал большой глоток и протянул фляжку Три-Вэ.

— За Чарли, — сказал Три-Вэ, взяв нагретую телом брата флягу, и влил в себя немного виски.