Обитель любви - Страница 97

Жующий табак Горас согласно кивнул. Они пошли к кузнице. В черном квадрате горна Бад разжег несколько щепок, набросал туда влажных кусков кокса. Он научился кузнечному ремеслу в пятнадцать лет, когда работал инструментальщиком на нефтяных разработках Ньюхолла. Куски угля постепенно разгорались. Горас, не дожидаясь, стал раздувать мехи.

Работа в кузнице была до седьмого пота, но Баду нравилось, что модель парового котла дается таким тяжким, напряженным трудом. Они остановились только для того, чтобы перекусить. Если не считать этого, он простоял у горна два дня подряд. Наконец он снял с себя старый кожаный фартук кузнеца, выпрямился, потирая поясницу, и шаткой походкой направился к тому пассажирскому вагону, где оставил свои вещи. Сел у запыленного окна и выглянул наружу. Тьма освещалась только огнем в горнах и светом желтых керосиновых фонарей. Он свернулся на лавке калачиком, подложил под запачканную сажей щеку костюм. Болели обожженные ладони, пахло жидкой мазью, которой он растер руки...

Бад уснул почти мгновенно...

Ребенок сидел на покрытом линолеумом полу, рядом лежала большая красивая кукла, на которую девочка не обращала внимания. Она сосредоточенно свертывала из валявшейся вокруг оберточной бумаги неуклюжий пакет. «Я купил тебе куклу, — сказал он. — Почему ты с ней не играешь?» Малышка, занятая своим пакетом, даже не подняла глаз. Это вызвало в нем раздражение... Бад преисполнился чувством беспомощной жалости к самому себе, которое, как правило, сопровождает подобные сны. Он заспорил с ребенком, который вдруг превратился в серьезного соперника. Наконец девочка поднялась с пола и приблизилась к нему со своим пакетом. Обычно в таких пакетах Тессы ничего не было, но теперь Бад заметил, что она что-то туда положила. «Ба», — сказала она, вновь уменьшившись в росте, и превратилась в малышку. «Ах ты, маленькое отродье! — крикнул он. — Я не желаю играть в детские игры!» Она доверчиво улыбнулась ему, показав дырку между передними зубами, и продолжала протягивать свой пакет. Он зло ударил по нему. Из оберточной бумаги что-то выпало. И тут он увидел, что это живое, бьющееся сердце! Откуда-то издалека до него донесся голос: «Она отдала тебе свое сердце». Бад перевел глаза на ребенка. Девочка распростерлась на полу у его ног. Мертвая. На губах застыла доверчивая умоляющая улыбка, маленькая вялая ручка беспомощно подогнулась.

Он проснулся в душераздирающих рыданиях.

Слезы текли у него из глаз. Он был весь в холодном поту. Бад провел рукой по глазам. В уши лез шум ночной смены, работавшей в паровозном депо. Он больше не мог уснуть. «Это просто ночной кошмар, — подумал он. — Я ничего ей не сделал! С ней все в порядке».

В голове одно за другим проносились воспоминания, связанные с Тессой. С какой доверчивостью она в отсутствие Амелии позволяла Баду помогать ей. Он вспомнил, как она сидела у него на коленях, а он неопытной рукой проводил гребенкой по ее мягким черным кудряшкам. Он читал «Трибьюн», а она сидела рядом с ним на диване и держала перед собой раскрытый рваный журнал, делая вид, что тоже читает. Те часы, которые он провел вместе с Тессой, были наполнены удивительным покоем.

Бад вдруг понял, что думает только о Тессе. Без всякой связи с Три-Вэ. Он недоумевал. Что за превращение произошло во время его кошмара, если теперь он может видеть своим мысленным взором только ребенка, без Три-Вэ? Бад повернулся на другой бок. «Я ей нравлюсь», — подумал он.

Через некоторое время он снова уснул.

После, опять работая в кузнице, он часто видел перед собой маленькие ручки, протягивающие ему неказистый пакетик. Раскаленный металл шипел, погружаясь в воду, и он слышал, как детский голосок зовет его по имени: «Ба...» Он делал какие-то поправки в чертежах и видел на бумаге эту доверчивую улыбку. «Она отдала тебе свое сердце».

Бад редко бросал начатое дело незавершенным. Проработав пять дней, они с Горасом еще не успели закончить масштабную модель дымогарных трубок. Предстояло сделать самую важную деталь — форсунку, которая будет впрыскивать нефть и пар. Но Бад знал, что ему необходимо вернуться в Окленд. После того кошмара он не копался в своей душе, не разбирался, отчего вдруг во сне он испытал страх и чувство вины. «Я хочу снова быть с ней», — просто думал он.

По дороге в Лос-Анджелес он разыскал там профессора О'Дея в относительно трезвом состоянии. Он приказал ему отправиться в Сан-Бернардино и продолжить начатую там работу.

— И не пейте, — добавил он. — Я вернусь через несколько дней.

7

На крыльце Амелии горел желтый свет.

Когда Бад свернул с улицы к дому, на крыльце он увидел какого-то мужчину, появившегося из дверей. Он был довольно грузный, со светлой бородой, в сюртуке и нес в руках обычный докторский саквояж.

— Доктор? — позвал Бад. Его охватил внезапный страх.

Мужчина приветственно поднял шляпу.

— Кто-то заболел?

— Я доктор Орелиус Марш, — сдержанно проговорил человек. — А вы кто?

— Я Бад Ван Влит. Кто заболел?

— Тесса.

— Тесса?! Что случилось? — вскричал Бад, не осознав даже, что встревожился так, будто заболела сама Амелия.

— У миссис де Реми сейчас заняты руки, — произнес доктор Марш. — Так что она сейчас все равно не сможет вам открыть. Таким образом мы можем поговорить. — Он откашлялся. — Могу я узнать, в каких вы с ней отношениях?

— Я ее муж.

— Муж?

— На самом деле ее зовут миссис Ван Влит.

Доктор Марш бросил на Бада быстрый изучающий взгляд, в котором было явно нечто большее, нежели профессиональный интерес. При тусклом свете с крыльца и Бад смог лучше приглядеться к доктору. Он был моложе, чем показался сначала, просто борода и волосы преждевременно поседели. «Он не верит мне, — подумал Бад. — Он неравнодушен к ней».