Обитель любви - Страница 98

— Скажите, а при чем тут наши отношения? — холодно проговорил Бад.

— При том, — ответил доктор Марш, переложив чемоданчик в другую руку. — Я сейчас собираюсь нарушить врачебную тайну, так что не злитесь раньше времени. Перед родами мне понадобилось узнать адрес ближайших родственников миссис де Реми. Надеюсь, вы понимаете, зачем мне это понадобилось?

Бад кивнул.

— Она дала мне адрес своей матери. Я не удивился. Я привык к таким вещам. Печальные отговорки дам, которые называют себя «миссис», с золотым обручальным кольцом на пальце. Муж умер. Вы сказали, что вас зовут Бад?

— Да.

— Во время родов она звала только вас.

Бад уставился на освещенное желтым светом крыльцо. Под фонарем кружилась ночная бабочка, отбрасывая изменчивые тени.

— Она обратилась ко мне всего за три недели до родов. Ее состояние, выражаясь языком дилетантов, было близко к нервному срыву. Первые два раза я даже не осматривал ее. У нее очень хрупкое телосложение, и в эти посещения я тратил время в основном на то, чтобы ободрить ее. В третий раз я сам пришел к ней. В этот дом. Здесь было страшно холодно, а из мебели стояла только кровать. Если пациент не хочет жить, врач ничем не сможет помочь. Когда я сказал об этом миссис де Реми, в ней произошла мгновенная перемена. Она твердо заявила, что не собирается умирать. Сказала, что, кроме нее, о ребенке будет некому позаботиться. Ребенок принадлежит только ей. Такое состояние характерно для матерей-одиночек. А потом она дала мне адрес графини Мерсье и я подумал: «Ба, да ведь она женщина из общества! Тем хуже для нее! Бедняжка». Миссис де Реми пришлось вынести большие страдания. Я боялся за ее жизнь и за жизнь ребенка. Делал все, что мог, но тем, что она выжила и сохранила жизнь ребенку, миссис де Реми обязана только собственной решимости и силе воли. Она замечательная женщина.

— А у вас с ней какие отношения? — вдруг спросил Бад.

— Уверяю вас, что, если бы у меня был хоть какой-нибудь шанс, я выразил бы к ней не только профессиональный интерес. Я бы с радостью сделал миссис де Реми предложение.

— А ее ребенок?

— А что ребенок? Я с удовольствием удочерил бы Тессу. Славная девчушка. Умница. Доверчивая. Очень добрая. У них обеих был бы хороший дом. Не такой, конечно, которого достойна миссис де Реми, но гораздо лучше этого. — Он усмехнулся, словно спрашивая Бада, какой вклад он сделал в это убогое жилище.

— Нравится вам это или нет, — резко отчеканил Бад, — но она миссис Ван Влит. И у нее есть муж. Я.

Доктор отступил на шаг, внимательно изучая Бада.

— Очевидно, — проговорил он, — я ошибся в догадках. Ваша супруга проживает сейчас отнюдь не в шикарных условиях... Должна быть какая-то причина того, что она приехала сюда и решила рожать втайне. Буду с вами откровенен, мистер Ван Влит. Лично я подозреваю, что Тесса не ваш ребенок.

От гнева кровь бросилась Баду в лицо. Он сжал кулаки.

— Не следовало мне признаваться в чувствах, которые я питаю к вашей жене, — сказал доктор Марш. — Но сейчас я говорю с вами как врач. Ваша жена исключительно преданна Тессе. Ее любовь к ребенку безгранична, без всяких оговорок. Как вы относитесь к Тессе, мистер Ван Влит? Если враждебно, то вам лучше повернуться и уйти. Ей нужна только помощь.

Тревога Бада, не оставлявшая его во время разговора, вспыхнула с новой силой. Он схватил доктора за петлицу.

— Что у нее?!

— Дифтерия.

Дифтерия — кара за родительский грех! Дифтерия, косящая самых маленьких! Дифтерия-убийца! У Бада было три сестры. Та из них, что прожила дольше других, заболела дифтерией и задохнулась в пятилетнем возрасте. Баду тогда было семь.

Он бросился по тропинке к дому, молнией взлетел по ступенькам крыльца. Дверь открылась и тут же закрылась за ним. Доктор Марш еще мгновение смотрел на освещенное желтым светом унылое пустое крыльцо. Потом, пожав плечами, направился к своему экипажу.

8

На Амелии был запачканный фартук. Волосы собраны сзади в узел, и от этого ее остренькие скулы и подбородок выступали сильнее. Спина у нее была неестественно прямой. В ее осанке чувствовалась и тревога, и непомерная усталость.

— Я виделся с доктором Маршем, — сказал Бад. — Он рассказал мне.

Она кивнула. Не спрашивая о причинах его внезапного появления, она протиснулась мимо коляски, которая загораживала проход в коридоре. Бад последовал за ней. В комнате Тессы кипел чайник. В комнате пахло уксусом. На абажур был наброшен кусок ткани, затенявший свет.

Тесса лежала в своей колыбельке и тяжело дышала. Глаза у нее были закрыты, но она не спала. Бад увидел, что она непрерывно беспокойно оттягивает фланелевую повязку на горле. Он перегнулся к ней через перильца кровати.

— Привет, Тесса.

Глазки ее открылись, голубые глазки с черными ресничками, такие же, как те, что он ежедневно видел, стоя перед зеркалом. Они блестели от жара.

— Это я, — сказал он тихо. — Бад. Я пришел.

Он откинул у нее со лба прядь мягких влажных волос. Такие черные волосы были у его испаноязычных предков. У служанки из племени Йанг На, которая давным-давно умерла.

«Тесса, — подумал он. — Тесса. Почему я был уверен, что это не мой ребенок? Почему мои мысли крутились вокруг того, что она не от меня? Что со мной было? Что?» Его сознание боролось с враждебной абстракцией. Может, ему необходимо было иметь перед глазами живой символ измены, для того чтобы дать выход своему горю? И он выбрал этого ребенка как символ осквернения и утраты любви. Ему требовался объект для ненависти, и он избрал эту малышку. «Она так похожа на маму. А почему бы и нет? Она моя дочь! Моя!»